Неточные совпадения
Вгляделся барин в пахаря:
Грудь впалая; как вдавленный
Живот; у глаз, у рта
Излучины, как трещины
На высохшей
земле;
И сам
на землю-матушку
Похож он: шея бурая,
Как пласт, сохой отрезанный,
Кирпичное лицо,
Рука — кора древесная,
А волосы — песок.
Он молился о всех благодетелях своих (так он называл тех, которые принимали его), в том числе о
матушке, о нас, молился о себе, просил, чтобы бог простил ему его тяжкие грехи, твердил: «Боже, прости врагам моим!» — кряхтя поднимался и, повторяя еще и еще те же слова, припадал к
земле и опять поднимался, несмотря
на тяжесть вериг, которые издавали сухой резкий звук, ударяясь о
землю.
И стала я
на нее,
матушка, под самый конец даже ужасаться: ничего-то она не говорит со мной, сидит по целым часам у окна, смотрит
на крышу дома напротив да вдруг крикнет: „Хоть бы белье стирать, хоть бы
землю копать!“ — только одно слово какое-нибудь этакое и крикнет, топнет ногою.
Всегда слишком возлагается он
на русскую
землю,
на матушку Россию.
Одна из девушек побежала исполнить приказание, а
матушка осталась у окна, любопытствуя, что будет дальше. Через несколько секунд посланная уж поравнялась с балагуром,
на бегу выхватила из его рук гармонику и бросилась в сторону. Иван ударился вдогонку, но, по несчастью, ноги у него заплелись, и он с размаху растянулся всем туловищем
на землю.
Матушка даже повернулась
на стуле при одной мысли, как бы оно хорошо вышло. Некоторое время она молчала; вероятно, в голове ее уже роились мечты. Купить
земли — да побольше — да крестьян без
земли на своз душ пятьсот, тоже недорого, от сорока до пятидесяти рублей за душу, да и поселить их там. Земля-то новая — сколько она приплода даст! Лошадей развести, овец…
Через три дня Федота схоронили. Вся вотчина присутствовала
на погребении, и не было человека, который помянул бы покойника лихом. Отец до
земли поклонился праху верного слуги;
матушка всю панихиду проплакала.
— Ах ты, долгоязычная язва! Только у тебя и слов
на языке, что про господ судачить! Просто выскочила из-под
земли ведьма (
матушке, вероятно, икалось в эту минуту) и повернула по-своему. А она: «господа забылись»!
Все свое, домашнее, — вот и достаток, потому что как все от матушки-земли жили и не гнались
на городскую руку моды заводить.
— И писарь богатимый… Не разберешь, кто кого богаче. Не житье им здесь, а масленица… Мужики богатые, а
земля — шуба шубой. Этого и званья нет, штобы навоз вывозить
на пашню: земля-матушка сама родит. Вот какие места здесь… Крестьяны государственные, наделы у них большие, — одним елевом, пшеничники. Рожь сеют только
на продажу… Да тебе-то какая печаль? Вот привязался человек!
Одна Таисья сидела
на земле, печально опустив голову, — ее расстроили наговоры
матушки Маремьяны.
На этот раз ласки моего любимца Сурки были приняты мною благосклонно, и я, кажется, бегал, прыгал и валялся по
земле больше, чем он; когда же мы пошли в сад, то я сейчас спросил: «Отчего вчера нас не пустили сюда?» — Живая Параша, не подумав, отвечала: «Оттого, что вчера
матушка очень стонали, и мы в саду услыхали бы их голос».
Вещун-сердце ее не выдержало: она чуяла, что со мной худо, и прилетела в город вслед за дядей; дяде вдруг вздумалось пошутить над ее сантиментальностию. Увидев, что
матушка въехала
на двор и выходит из экипажа, он запер
на крючок дверь и запел «Святый Боже». Он ей спел эту отходную, и вопль ее, который я слышал во сне, был предсмертный крик ее ко мне. Она грохнулась у двери
на землю и… умерла от разрыва сердца.
Ну-с, расхаживал я, расхаживал мимо всех этих машин и орудий и статуй великих людей; и подумал я в те поры: если бы такой вышел приказ, что вместе с исчезновением какого-либо народа с лица
земли немедленно должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца все то, что тот народ выдумал, — наша
матушка, Русь православная, провалиться бы могла в тартарары, и ни одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы, родная: все бы преспокойно осталось
на своем месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут — эти наши знаменитые продукты — не нами выдуманы.
— Сегодня
на зорьке
матушка скончалась, — говорила она, поводив сперва кругом своими темными, выразительными глазами, а там вперив их в
землю, — кухарка взялась гроб подешевле купить; да она у нас ненадежная: пожалуй, еще деньги пропьет. Ты бы пришел, посмотрел, Давыдушко: тебя она побоится.
Высоко стоит солнце
на небе.
Горячо печет землю-матушку, —
Мочи нет жать колосистой ржи.
— Да, да, завтра, завтра мы хороним нашу голубицу! Вынос из дома будет ровно в одиннадцать часов пополуночи… Отсюда в церковь Николы
на Курьих Ножках… Знаете? Странные какие имена у ваших русских церквей! Потом
на последний покой в
матушке земле сырой! Вы пожалуете? Мы недавно знакомы, но, смею сказать, любезность вашего нрава и возвышенность чувств…
Я ходоком в Сибирь ходил, и
на Амуре был, и
на Алтае, и в Сибирь переселился,
землю там пахал, соскучился потом по
матушке России и назад вернулся в родную деревню.
Ой, леса, лесочки, хмелевые ночки!.. Видишь ты, синее звездистое небо, как Яр-Хмель-молодец по Матушке-Сырой
Земле гуляет,
на совет да
на любовь молодых людей сближает?.. Видишь ты, небо, все ты слышишь, все: и страстный шепот, и тайные, млеющие речи… Щедро, ничего не жалея, жизнью и счастьем льешь ты
на землю, жизнью-любовью ты льешь… Праведное солнце!.. Ты корень, источник жизни, взойди, взгляни, благослови!..
— Не надивлюсь я тебе, Фленушка, не пойму тебя, — поднимаясь за ней, сказал Самоквасов. — Ну, а как матушка-то помрет?.. Тогда что?.. А она ведь не долгая
на земле жилица… Тогда что будет с тобой?.. Тогда куда денешься?
Когда жиды Христа распинали, пречистую кровь его проливали, тогда Пресвятая Богородица по сыне слезы ронила
на Матушку на Сыру
Землю…
Ох ты,
матушка, Мать-Сыра
Земля,
Расступись
на четыре сторонушки,
Ты раскройся, гробова доска,
Распахнитесь, белы саваны,
Отвалитесь, руки белые,
От ретивого сердечушка…
«Надо быть, не русский, — подумал Алексей. — Вот, подумаешь, совсем чужой человек к нам заехал, а
матушка русска
земля до усов его кормит… А кровному своему ни места, ни дела!.. Ишь, каково спесиво
на людей он посматривает… Ишь, как перед нехристем народ шапки-то ломит!.. Эх ты, Русь православная! Заморянину — родная мать, своим детушкам — злая мачеха!..»
— Как что делать буду? В свою деревню пойду! — радостно говорил Бастрюков. — Даром что долго околачиваюсь
на службе, а к своему месту коренному тянет, ровно кулика к своему болоту. У земли-матушки кормиться буду. Самое это душевное дело
на земле трудиться. Небось, полоской разживусь, а угол племяши дадут… И стану я, ваше благородие, хлебушко сеять и пчелкой, бог даст, займусь… Хорошо! — прибавил Бастрюков, и все его лицо сияло при мысли об этом.
Поужинавши, спать полегли — кто в клети, кто
на сеновале, кто
на житнице, а кто и
на дворе в уголку, либо
на матушке на сырой
земле в огороде… в избах пусто.
Слуги пошли, поглядели, назад воротились, белому царю поклонились, великому государю таку речь держáт: «Не березник то мотается-шатается, мордва в белых балахонах Богу своему молится, к земле-матушке
на восток преклоняется».
Как возговорит белый царь людям своим: «Ой вы гой еси, мои слуги верные, слуги верные, неизменные, вы подите-ка, поглядите-ка
на те ли
на горы
на Дятловы, что там за березник мотается, мотается-шатается, к земле-матушке преклоняется?»…
«
На горах то было,
на горах
на Дятловых: мордва своему Богу молится, к земле-матушке
на восток поклоняется…
Жизнь с
матушкой вызвала во мне желание поселиться около нее, и я стал тогда же мечтать устроиться в Нижнем, где было бы так хорошо писать, где я был бы ближе к
земле, если не навсегда, то
на продолжительный срок.
Но летом 1861 года я сам должен был выступить в звании «вотчинника», наследника двух деревень, и, кроме того, принужден был взять
на себя и роль посредника и примирителя между моими сонаследницами,
матушкой моей и тетушкой, и крестьянским обществом деревни Обуховка (в той же местности) — крестьянами, которых дед мой отпустил
на волю с
землей по духовному завещанию, стало быть, еще до 19 февраля 1861 года.
— Мертвая рука, матушка-игуменья… Сестра Мария только ахнула и как пласт
на землю хлопнулась, а как я из кельи ее выкатилась и к вам, матушка-игуменья, примчала, и не вспомню…
— Все скажу с глазу
на глаз, матушка-барыня… — поднял с
земли голову, не вставая с колен, Степан.
— Угадали, барышня! Видно, вы знаете всех несчастных в округе… Я издалека и много дней уже скитаюсь по матушке-Сибири… Проснувшись, увидел, что вы идете… Почудилось мне, что будто ангел-хранитель мой спустился
на землю… Наверное, барышня, мне фарт будет…
— Да вот пятьдесят лет, как ты знаешь, все Господу Богу служил, да выгнали за неспособностью. Говорят, дряхл, глух, глуп стал, так матушке-царице хочу чем-нибудь еще послужить, чтоб недаром
на последях
землю топтать, — не поможешь ли у ней чем-нибудь?..
«Ты не дай меня, свою верную жену,
Злым охульникам в поругание!
На кого, кроме тебя, мне надеяться?
У кого просить стану помощи?
На белом свете я сиротинушка:
Родной батюшка уж в сырой
земле,
Рядом с ним лежит моя
матушка,
А мой старший брат, сам ты ведаешь,
На чужой сторонушке пропал без вести,
А меньшой мой брат — дитя малое,
Дитя малое, неразумное...